 Елена Мирошникова, журналист, Санкт-Петербург
Здравствуйте, Людмила! С огромным волнением прочитала Вашу книгу. Я ведь тоже «родом из ТЮЗа». Училась в студии при театре времен Вадима Пучкина. А Галина Юрьевна была для меня духовной мамой.
Читала об актерах и театре и утопала в воспоминаниях. Я уже десять лет живу в Питере. Ужасно скучаю об Алма-Ате. Это моя Родина, это моя юность, целая жизнь и душа. Питер не согрел. Но волею судеб пришлось многое поменять в жизни. Теперь живу только воспоминаниями и перепиской со старыми друзьями.
Я безумно люблю театр, а ТЮЗ сделал меня человеком. Я плакала, когда увидела пустой угол (после пожара), вместо родного дома. Но память не зачеркнешь и не снесешь никакими бульдозерами.
В своей книге Вы написали: «Все счастливые эмоции, которые когда-то были в нашей жизни, не уходят в никуда, а хранятся в каком-то далеком сокровенном уголке памяти, чтобы, когда придет время, вспыхнуть с новой силой вновь». Я могу это подтвердить всей своей жизнью. Если бы не ТЮЗ, неизвестно, как сложилась бы моя судьба. Уж, конечно, не лучше.
Где-то в классе шестом меня, девочку с окраины, привела в театр наша учительница литературы. Все случилось неожиданно торжественно. Небольшой, но уютный холл с афишами на стенах и фотографиями артистов, гардеробная, мягкие диваны, зеркала. Другой мир. Сказочный, таинственный, непознанный. Как жаль, что я не запомнила первого в своей жизни спектакля, кажется, это был «Зайка-Зазнайка». Но именно он запал в душу, коль до сих пор помню бесподобную, с необыкновенной пластикой Лису – Галины Тхоржевской, элегантного грозного Волка – Юрия Померанцева и хвастливого трусишку Зайку – Ольги Решетниченко. Не важно, этот или другой спектакль сотворили в моей душе переворот. Мне захотелось еще и еще раз прийти в этот храм, который был похож на мечту, стать такой же, как те, что творили чудеса на сцене. Я знала, что имя им – актеры. А стать актрисой мечтали почти все девочки в моем возрасте. Так и моя мечта привела меня вначале в Дом пионеров, где я была принята в драмкружок к Михаилу Борисовичу Азовскому, а позже и в сам ТЮЗ.
В очередное посещение театра увидела, что объявлен конкурс для поступления в студию при театре. Надо было подготовить прозу, стихотворение и басню. Из прозы я прочитала какую-то душещипательную историю из итальянской жизни. Помню только одну строчку: «Я не узнала вас, сеньор Бакутта, я смела вас забыть…» Стихотворение вообще стерлось из памяти, а вот басню и сейчас с удовольствием декламирую. Это басня Крылова «Две собаки».
Читала я плохо, очень зажато. Но именно она и мои тюзовские данные сделали свое дело. Меня взяли вольнослушателем с испытательным сроком. И начались занятия: сценическая речь, ритмика, танец, грим, фехтование, история театра, которую так ярко и артистично преподносила нам Галина Юрьевна Рутковская, руководившая студией. Всем были выданы красные удостоверения, заменявшие студенческий билет. Внутри было написано, что ты являешься студийкой. Не дожидаясь моего официального зачисления, Галина Юрьевна выдала и мне такое удостоверение. Я до сих пор храню его, как драгоценность. А оно и в самом деле принесло мне столько благ. Я два раза в год летала по нему в Москву с 50-процентной скидкой на самолет. Это стоило 27 рублей. И посещала там почти все театры по контрамарке, которую, кстати, перед самым спектаклем выписывал администратор, да еще на два лица. Так было заведено в те годы: пропускать студентов театральных училищ на все спектакли. Я даже сумела проникнуть в любимейший «Театр на Таганке», где невозможно было в зале даже прислониться к стене, так он был тесен, и я смотрела спектакль сверху, с маленького балкончика, где были установлены осветительные софиты.
Таким образом, благодаря доброй душе Галины Юрьевны, я знала весь московский репертуар, режиссеров, артистов и спектакли, некоторые из которых идут и по сей день. Я наполнялась взахлеб, до краев настоящим искусством. Оно помогало учиться жизни, различать хорошее и плохое, стремиться к тем заветным целям, кои уже были поставлены. Стать актрисой.
Давалось мне это с трудом. Мешала провинциальность и какое-то природное стеснение. Раскрывалась только на занятиях танца и, как ни странно, фехтования, которое вел Сан Саныч Пашков. Он и этюды с нами ставил, когда проводил урок по мастерству актера, и я их играла с наслаждением. А вот когда на занятия приходил Мен Дон Ук и делал резкие замечания, я просто терялась и превращалась в жалкое существо, которое было зажатым и глупым до предела. Дома я ревела потихоньку, чтобы мама не слышала. Она не одобряла мои актерские стремления. И каждый раз думала, что ничего из меня не получится. Но назавтра я снова шла в театр на занятия.
У нас в студии была строгая дисциплина. При первом же знакомстве с педагогами нас сразу предупредили, чтобы мы ни в коем случае не общались с актерами, а, выходя из ТЮЗа, сразу шли домой. Пройти влево от театра по улице Калинина считалось позором, т.к. в то время это место считалось местным Бродвеем и там разгуливали нехорошие мальчики в клешах и девицы легкого поведения. А нас готовили быть светлыми, чистыми и неискушенными. И это правильно. Ведь играть предстояло для детей. А кто, как ни они, умеют разглядеть фальшь и твое истинное лицо.
Вспоминаю такой случай. Однажды, еще школьницей, я как-то после спектакля задержалась на троллейбусной остановке. И вдруг увидела выходящую из театра актрису, которая только что блистала на сцене. Она была одета в какое-то обвислое платье, в стоптанных туфлях и с авоськой в руках, наполненной продуктами. Я была в ужасе. Рухнул пьедестал, на который я возвела всех тех, кого боготворила. Я даже написала об этом рассказ. И уже тогда своим детским сознанием поняла, что да, актеры – это те же люди. Но все равно не простые, коль им выпало счастье изображать столько разных историй и судеб. Они должны соответствовать своему предназначению. Должны быть чуть выше всех остальных, на котурнах, чтоб нести себя вне сцены достойно и привлекательно.
А тем временем студийная пора бежала без оглядки журчащим ручейком по алма-атинским арыкам, внося в нашу жизнь что-то новое и безвозвратное. О нас сняли фильм и показали по местному телевидению. Это было, как сейчас говорят, «круто». Телевизор тогда смотрели все, кроме тех, у кого его не было. Не каждый в то время мог себе позволить приобрести столь недешевую покупку. Слава Богу, он был у моего школьного директора и по совместительству преподавателя математики, с которой я была не в ладах. Пришлось из-за точных наук и, конечно же, студии, оканчивать вечернюю школу, так называемую ШРМ – школу рабочей молодежи. «Ну, что, – сказал директор, придя на урок, – вы, оказывается, у нас артистка, где уж тут до точных наук». На выпускном экзамене он мне потихоньку просунул листок с решением контрольной. Таким образом, я получила аттестат, хотя очень боялась из-за сплошных неудов по математике остаться на второй год.
А еще нас стали приглашать на радио для записи радио-спектаклей. Их блистательно готовил тогдашний редактор литературно-драматического отдела Юрий Егоров. Вот и с ним судьба свела меня благодаря студии. И уже где-то на выпуске меня заняли в спектакле «Они и мы». Я играла школьницу в одной единственной сцене, в классе, с парой слов. Вадим Иванович Пучкин, тогдашний режиссер театра, даже репетицию со мной провел. О нем у меня остались самые добрые воспоминания, как о человеке мягком, интеллигентном.
Меня тогда не так вдохновила сама сцена, как приготовления к ней. Во-первых, я попала за кулисы, куда вход студийцам был запрещен, а потом мне выделили место в гримерке рядом с известными актрисами. Мне разрешили надеть свою школьную форму – и на актрисах были подобные. Я садилась к трельяжу и пыталась самостоятельно наложить грим, чему нас к тому времени уже обучили. Но все же искоса подсматривала, как это делают настоящие актрисы. Меня порадовало то, как они отнеслись к моему появлению в их рядах. Дружелюбно, подбадривающе.
Потом была массовка в спектакле «Мальчишки из Гаваны», где главного героя искрометно играла Ольга Алексеевна Решетниченко. А я смогла попробовать себя в образе сорванца, попавшего с такими же, как он, подростками в гущу революционных событий на Кубе. На этом спектакле я узнала о так называемых актерских приколах. В финале главный герой погибает, и его как знамя поднимают на руках. И вдруг я вижу, как распластанное, обвисшее тело Ольги Алексеевны содрогается, а на лице – гримаса от еле сдерживаемого смеха. Оказывается, ее так испытывал кто-то из актеров-мужчин, незаметно щекоча. Мне показалось это жестоким. Но за кулисами актриса, с присущим ей мальчишеством и еще не остывшая от сцены, дала пинка тому наглому актеру и заявила: «Я тебе еще не такое устрою, держись!»
Вот так, краешком прикоснувшись к святая святых, коим для меня была сцена, я почувствовала, что хочу жить этой непростой, но так влекущей к себе актерской жизнью. Пусть в массовке, в вечном ожидании ролей, но выйти и сказать: «Кушать подано!» – это уже счастье.
Счастьем стало известие, что Вадим Иванович берет в театр во вспомогательный состав несколько наших студийцев, среди которых была названа и моя фамилия. Нас не успели зачислить. Пучкин уехал в Россию.
Все. Рухнула мечта, а с нею последняя вера в себя.
Как-то я выбралась из своего захолустья в город, и снова на моем пути возник добрый ангел в образе Светланы Пеньковой. Она сразу почувствовала, что со мной что-то неладно. Мы долго проговорили на остановке, сидя на скамеечке, забыв, кому куда ехать. Светлана сумела не только меня успокоить, утешить и даже отругать, она в очередной раз вручила мне в руки палочку-выручалочку, сказав: «Ты же пишешь. Иди к Люде Енисеевой в «Вечерку». Попробуй. Она поможет. Вот и будешь писать о своем любимом театре».
Так я оказалась в новом амплуа, корреспондента городской газеты, которая только открылась. И одним из первых моих материалов была большая статья о творчестве Татьяны Тарской, которая с блеском сыграла Джульетту в спектакле «Ромео и Джульетта». Так я снова вернулась в свой любимый ТЮЗ. И уже никогда с ним не расставалась. Не пропускала ни одной премьеры, капустников, творческих вечеров. А дружба с Татьяной, начитанной, разносторонне интересным человеком, обогатила меня знаниями об удивительном прибалтийском художнике-музыканте Чюрленисе. Позже, посетив Ригу, я тут же первым делом пошла в музей его имени. Там уже при входе звучала необыкновенная завораживающая музыка, а в залах были выставлены столь же необыкновенные его полотна. Благодаря Татьяне, я полюбила Достоевского. Она помогла мне его понять. Мы зачитывались стихами Ахматовой, любимой Татьяной Мариной Цветаевой. Все свои познания я бережно складывала в свою копилочку, которая пополнялась от встреч и общения с людьми, которых мне посылал и до сих пор посылает не иначе как сам Господь.
А студия осталась на всю жизнь направляющим маяком в прекрасный театральный мир. Там я, как губка, впитывала в себя все услышанное и увиденное. Я не только постигала уроки мастерства, но и училась жизни. Красиво ходить, правильно говорить, думать, анализировать, видеть прекрасное, различать добро и зло. Все эти уроки преподнесли мне люди, окружавшие меня, и которых я никогда не забуду: Вадим Иванович Пучкин, Сан Саныч Пашков, Ольга Алексеевна Решетниченко, Галина Ивановна Тхоржевская, Ната Феликсовна Бычук, Вячеслав Семенович Бычук, Любовь Ивановна Бойченко, Гавриил Моисеевич Бойченко и все тюзовские актеры и режиссеры того времени. И конечно же, особо я преклоняюсь перед Галиной Юрьевной Рутковской. Я была просто влюблена в нее, в ее низкий грудной голос, он и сейчас звучит во мне, когда я мысленно разговариваю с ней и советуюсь по какому-то поводу, чтобы принять правильное решение.
Время и события разбросали нас всех в разные стороны. А как бы хотелось узнать о судьбе моих товарищей по студии. Где вы, Володя Назаров, Галя Журавлева, Жанна Тундыкбаева, Сергей Доровских, Наташа Лохманова, Володя Заволокин? Про Олю Яковлеву знаю. Она стала известной актрисой. Фамилии других, к сожалению, время и годы стерли из памяти. Но лица помню. И это навсегда.
На том месте, где стоял ТЮЗ, при моем отъезде в двухтысячном году был разбит сквер. Я пришла туда помолиться. Попросить прощения за варварство людей, которые вместе с порушенным живым зданием сравняли с землей жизни многих и многих соотечественников, для которых это был храм.
Не знаю, переселилась ли в новое здание ТЮЗа его душа. Очень хотелось бы верить в это. Но для меня ТЮЗом осталось то здание на углу улиц Калинина и Коммунистического проспекта. То, что с такой любовью было выстроено Наталией Ильиничной Сац. Забыть его невозможною. Тот ТЮЗ будет долго жить в сердцах людей, которые когда-либо переступали его порог.
|
