Дорогие друзья! Недавно мне пришло удивительное письмо — Вадима Николаевича Ангарова —  сына первого директора ТЮЗа Николая Константиновича  Ангарова. Вадим Николаевич прислал отрывки из своей книги.   Надеюсь, вам будет   интересно прочитать его воспоминания о самом начале создания ТЮЗа, о военной и послевоенной Алма-Ате.
Людмила Мананникова
Вадим Ангаров. Взгляд в прошлое                             
Жизнь моя! Иль ты приснилась мне?
Сергей Есенин.                          
Часть первая.
Отец ещё в юности увлёкся театром и потом, проучившись два года в ГИТИСе (заочно), посвятил свою жизнь, служению русскому драматическому искусству работая актёром начиная с 1930 г. и директором, и актёром, начиная с 1943 г. в русских драмтеатрах Казахстана и Киргизии.
В конце 1943г. (или в начале 1944г.) семья (отец, мама, старшая сестра Рита и я) переехала из Кустаная в гор. Алма – Ату. Где вместе с Натальей Ильиничной Сац, отец создавал первый театр для детей и юношества Казахстана (Алма-Атинский ТЮЗ, где заведующей педагогической частью театра работала и моя мама), был первым профессиональным актёром и первым директором ещё строящегося ТЮЗа (имевшего русскую и казахскую труппу актёров).
В 1949 г. он, фактически, восстановил работу Уральского межобластного (театр обслуживал гастролями ещё две области – Гурьевскую и Актюбинскую) театра русской драмы им. Островского (в пятидесятых годах театр отметил своё столетие). А в 1960г. возглавил русский драмтеатр им. Н.К.Крупской (при нём награждённый орденом Дружбы Народов) в столице Киргизии г. Фрунзе.
Отец был одним из лучших исполнителей роли В.И. Ленина в СССР, во всяком случае, мне так говорили В.С. Розов и Н.К. Черкасов. Его образ Ленина отличался от общепринятого образа вождя – этакого «доброго дедушки – Ленина».  А отражал все черты его характера (такие как жестокость, нетерпимость к своим противникам и т.д.) этого противоречивого «гения – революции».  Он должен был сниматься на Мосфильме — в этой роле в средине пятидесятых годов, но этому помешали интриги в областном управлении культуры Западно – Казахстанской области, которое не показало отцу телеграмму с вызовом на съёмки на Мосфильм, которого отец ждал с нетерпением (он узнал об этом только через десять лет).  В результате в фильме «Рассказы о Ленине» снялся — замечательный актёр Максим Штраух.  Отец высоко оценил эту работу актёра, но говорил, что Ленин — в исполнеии Штрауха, опять получился «иконным» образом, не отражающим всех противоречий характера этого героя.
 
Мама знаменосец
Правительство Казахстана и Киргизии высоко оценило его заслуги перед русским драматическим искусством и перед русским населением в культурном обслуживании — присвоило ему почётные звания Народного артиста Казахской ССР и Народного артиста Киргизской ССР. Снимался он и в кино.
В общем, всего чего он достиг — было сделано им самим, — не благодаря, — а часто вопреки обстоятельствам. Отец – крестьянский сын, благодаря природному уму и самообразованию был энциклопедически образованным человеком, очень интересным собеседником и опытным по жизни человеком с тонким чувством юмора и с ним дружили до конца его жизни многие люди, прославившие русскую театральную культуру.
В нашей семье было двое детей – Маргарита (Рита) 1933г. рождения и я.
  Воспоминания детства и юности.   
Из детских (до 6 лет) алма-атинских воспоминаний запомнились встречи с такими людьми как: тетя Наташа (Наталья Ильинична Сац)- создателя и художественного руководителя ТЮЗа, а впоследствии и Детского Музыкального театра в Москве (Народная артистка СССР, Герой Соц. Труда). Помню и дядю Ваху Татаева — высокого чечена депортированного в Алма Ату в 1944г.  Отец принял его на работу в ТЮЗ своим заместителем по общим вопросам, а когда тому разрешили вернуться в Чечено – Ингушетию, он стал в городе Грозном министром культуры республики. Кстати, Ваха Ахмедович Татаев был дядей Махмуда Эсамбаева – знаменитого танцовщика, жившего во время депортации в городе Фрунзе.  Махмуд в свои 20 лет был принят в балетную труппу Киргизского театра оперы и балета, а вскоре стал солистом и ведущим танцором этого театра. Из этого театра началось его стремительного восхождение как уникального танцора — Народного артиста СССР, Героя соц. Труда и вообще любимца всего мира. И переехав в Москву и Грозный, он часто приезжал во Фрунзе и устраивал пикники для всей труппы и театральные люди его очень любили и по привычке называли его Мишей (и это ему нравилось, видимо это имя напоминало ему – молодость). На одном из таких пикников я с ним и познакомился, сказав ему, что знаю его дядю В.А. Татаева.
 
Наша семья в Уральске.
Из рук тёти Наташи я в четыре с половиной года первый раз в жизни попробовал азиатский шашлык с уличного мангала, когда мы гуляли в воскресенье в ЦПКО им. Горького в Алма- Ате и полюбил это блюдо на всю оставшуюся жизнь.  Дядя Витя – прихрамывающий при ходьбе (результат ранения ноги на фронте), Виктора Сергеевича Розова — будущего знаменитого драматурга, а тогда режиссёра, приглашенного Н.И. Сац для постановки первых спектаклей — «Осада Лейдена» — «Тиль Уленшпигель» Исидора Штока, и «Красная Шапочка» (в постановке Н.И. Сац), которыми открывался новый театр в 1945г.  Он поставил ещё несколько спектаклей, в том числе и «Снежную Королеву» и учил молодежь сценическому искусству, в созданной Н.И. Сац — студии актёров при ТЮЗе.  Дядя Юра Померанцев замечательный актёр, работавший тогда в ТЮЗе и, ставший, впоследствии — Народным артистом Казахской ССР.
Актёра кино дядю Колю (Н.К. Черкасова, ставшего потом Народным артистом СССР), бывавшего у нас дома — я не помню, мне было тогда один или два года. Но когда мы с ним встретились (по поручению отца я, будучи студентом, привозил ему в Ленинград фотографии Алма — Атинского периода их знакомства) в начале шестидесятых годов он был уже тяжело болен, и встреча состоялась в Комарово на его даче. Николай Константинович вспомнил младенца, смеявшегося сидя у него на коленях в ответ на смешные «рожи», которые он мне строил, и рассказал, как я «отблагодарил» его — обмочив ему штаны, а он вскочил со стула и с криком: «Этот маленький паршивец, обписал мне единственный выходной светлый костюм!»   Он    снимался в то время у С. М. Эйзенштейна в роли Ивана Грозного в одноимённом фильме в Алма Ате на киностудии Мосфильм, эвакуированной туда в начале войны.
 
Отец в молодости
Запомнились приезды деда в командировки в Алма — Ату из Кустаная.  Посещения театра — родители меня часто водили на детские спектакли. Знакомство с закулисной жизнью театра, где ты – ребёнок, видишь знакомых актёров в гриме и сценических костюмах на сцене и в антрактах.  Когда они превращаются из сказочных героев в обычных людей — (например — Буратино, Мальвину и Карабаса Барабаса перекуривающих и мирно беседующих сидя рядком на садовой скамейке во внутреннем дворике театра  или узнаёшь дядю Юру Померанцева в гриме и костюме Волка.)
Так что, сколько себя помню, я вырос в театре, и внутри театральная жизнь была мне понятна, и органично вплеталась в мою детскую и юношескую жизнь. Я знал «изнанку» актерской жизни, интриги, часто сопровождающие жизнь в творческих театральных коллективах и неведомую зрителям частную жизнь актёров.   Вечером он играет графа, повесу — баловня судьбы, а наутро, в повседневной жизни- «бедняк», еле «дотягивающий» до следующей зарплаты и отказывающий себе, в самом необходимом. Среди актёров, даже талантливых и ярких на сцене и в кино изредка встречаются люди, которые и в повседневной жизни постоянно кого – то играют, особенно это касается женщин — актрис, но есть и «нормальные» люди, не путающие повседневную жизнь с жизнью на сцене. Например, артист, хорошо и часто играющий комические роли на сцене, в жизни часто бывает грустным и даже печальным человеком.  Но нет правил без исключений, и я знавал очень многих интересных и ярких, разносторонне одарённых личностей и в среде актёров.
И не мудрено, что в юности я увлёкся театром.  Поступил в школьный драмкружок (руководимый замечательным учителем русского языка и литературы — Зоей Николаевной Щёлоковой), а потом, в старших классах, в народный театр при доме учителя, и не безуспешно, сыграв несколько не плохих, на взгляд моих друзей и знакомых, ролей в любительских спектаклях (Павка Корчагин, Володя Ульянов и др.).  В доме учителя с нами занимался прекрасный актёр Уральского русского драмтеатра (заядлый рыбак и сосед по дому) – заслуженный артист Казахской ССР Виктор Тихонович Попов.
 
Отец в роли капитана Ермака в фильме.
В девятом классе у меня созрела идея проверить себя — по большому счёту на проф. пригодность. Один из друзей отца в Москве, преподавал в знаменитой — «Щуке» — Высшее театральное училище имени Б. В. Щукина (с 2002 года Театральный институт имени Бориса Щукина при Государственном Академическом театре имени Евгения  Вахтангова).  Он договорился с председателем приёмной комиссии — условно внести меня в списки абитуриентов без документов, чтобы я после 9 класса смог поверить свои способности на вступительных экзаменах перед профессиональной приёмной комиссией (естественно без права дальнейшего поступления). И так после соревнований, проходивших в Москве я сдал два первых (из трёх) вступительных экзаменов (туров) на «отлично», а перед третьим туром (этюдами) приехал отец и, поругав своего друга за такую «самодеятельность», увёз меня домой в Уральск. После чего — между нами состоялся серьёзный разговор о моём будущем.
Дело в том, что я тогда разрывался между тремя увлечениями: – спортом (большим теннисом), техническим — радиолюбительским и театральным. Но становиться профессиональным спортсменом я не хотел. Да и вообще я не должен был заниматься спортом, т.к. с первого класса был освобождён от занятий физкультурой, но мама не смогла смириться с возникшей ситуацией (у меня была грыжа «белой линии» от рождения) и сама повела меня к хирургу. А хирург (седовласый старичок с огромноми, толстыми очками на носу) осмотрев меня, он разразился пространной тирадой:
 
Папа, мама и я.
— «Мадам, если Ваш сын не будет заниматься спортом и развивать мышцы брюшного пресса, он обречён на всю жизнь — оставаться инвалидом. Что это будет за мужик, которому нельзя поднимать тяжёлые вещи. Так вот мадам Ваш сын просто обязан заниматься спортом для собственного спасения. Он должен накачивать мышцы брюшного пресса, чтобы они компенсировали врождённый дефект. Единственное чем ему нельзя заниматься это боксом и тяжолой атлетикой. Он должен также научиться поднимать особо тяжёлые вещи — впереди себя, максимально используя мышцы спины!»
И дал мне справку, позволяющую посещать уроки физкультуры. Мама спросила доктора, а нельзя ли сделать мне операцию и зашить эти «поклятые» мышцы? Ответ удивил меня:
— «Мадам – голубушка послушайте старика! Я это Вам говорю, как старый, опытный — практикующий хирург – нельзя лезть в живой организм со скальпелем, если ему (организму) не грозит смертельная опасность и без хирургического вмешательства никак нельзя обойтись. А тут другой случай и Ваш сын с этим дефектом сможет прожить здоровеньким ещё сто лет. А если Он будет заниматься спортом, то никто и не заподозрит, что у него «грыжа белой линии».
Я до сих пор благодарю свою маму и судьбу, что встретил этого человека в начале моей жизни, и он дал нам с мамой хороший совет и «путевку» в спорт, а мои друзья до сих пор не знают о моём «дефекте». Я занимался многими видами спорта и во всех них достигал первого спортивного разряда. Занимался даже боксом (вопреки совету старого хирурга, а какой мальчишка не захочет научиться — хорошо драться) и дошёл даже до второго юношеского разряда, когда другой – спортивный врач – хирург усмотрел мою грыжу и наложил категорический запрет – заниматься боксом (записав это в мою медицинскую карту спортсмена). Но мы отвлеклись, вернёмся к разговору с отцом.
Отец, настоятельно советовал мне поступать в технический вуз и, проучившись там  год — решать, тогда уже окончательно, к чему меня влечёт больше. Его аргументы были такими:
 
Татаев, Эсамбаев.
— «Плохой инженер может быть хорошим техником или хорошим специалистом в рабочей профессии. А плохой актёр не может быть ни кем кроме как – «Плохой Актёр!», а я, как – профессионал, не вижу в тебе выдающихся актёрских способностей».
Подумав хорошенько, я пришёл к тому, что отец видимо прав и стал готовиться к поступлению в технический вуз.
Радиолюбительством я увлёкся в 1957году, когда в СССР запустили первый искусственный спутник Земли и мне, видевшему его пролёт по звёздному небу, захотелось ещё и послушать его «бип – бип», а для этого нужно было иметь хотя бы простейший детекторный радиоприёмник. И я отправился в Уральскую организацию ДОСААФ, в радиолюбительский кружок.
Руководитель кружка не только дал мне возможность послушать «голос» первого ИСЗ по профессиональному радиоприёмнику, но и сказал, что может меня научить, как самому сделать радиоприёмник. Я стал посещать занятия в кружке и уже через месяц самостоятельно собрал из набора деталей свой первый детекторный приёмник. С этого момента прошло уже более 60 лет, а через 44 года я запустил в космос «свой» (в качестве главного конструктора) первый научно исследовательский и образовательный микроспутник «Колибри – 2000».
Сейчас я понимаю — как мудро отец рассудил тогда мои сомнения, и я никогда в дальнейшем не жалел о принятом решении. В институте и потом, работая в ИКИ АН СССР, я принимал участие в КВНнах и «капустниках», но уже в качестве – хобби.
С «Васей – Великаном» или «Васей – Чеченом» (Увайсом Ахтаевым), как его звали все алма – атинцы, меня познакомила моя мама Е.Н. Снарская, работавшая заведующей педагогической частью Алма-Атинского ТЮЗа на спектакле «Снежная королева».  В театр Васю привела его мама – тётя Азман — он был очень высокого роста (в 1947г. ему было 16 лет, а рост больше двух метров.)
Сидевшие за ним юные зрители не видели ничего кроме его широкой спины и затылка, и моя мама заказала в бутафорском цехе специальную низкую скамеечку для него, которую ставили на ступеньки в проходе зрительного зала, где он сидел, не мешая смотреть на сцену другим зрителям. В антракте мама повела нас с Васей за кулисы, и нужно было видеть, с каким удивлением и восхищением он смотрел на актёров в гриме, с которыми его знакомили (впрочем, и актёры смотрели на него с нескрываемым удивлением). Потом наши пути разошлись, и мы встретились вновь году в 1958 г. и позже, когда я ежегодно стал приезжать в Алма-Ату из Уральска на соревнования и сборы, в юношескую сборную Казахстана по большому теннису.
Центральные теннисные корты Алма — Аты, располагались в ЦПКО им. Горького неподалёку была баскетбольная площадка с деревянным покрытием, на которой тренировалась сборная Казахстана по баскетболу, где Вася играл центровым. Он пользовался любовью и уважением казахстанцев, не только за свои феноменальные физические данные (рост – 2,36м. и вес 196кг.), но и мягкий характер. Правда ему приходилось не просто, где бы он ни появлялся, – его всегда сопровождала толпа любопытных, которые проявляли, как он сам выражался — «зоологический интерес» к его персоне, а он был очень обидчив. Он начал курить, и сам этот процесс был любопытным. Он закладывал 4 папиросы между пальцами левой ладони и, прикурив одну, а одной папиросы хватало на 3-4 затяжки, прикуривал следующую и так далее, и уходил, оставив 4 или 5 окурков которые тут же расходились по рукам как сувениры. Вася очень тяготился своей популярностью и периодически устраивал «спектакли» для особо навязчивых — любопытных, которые доходили до того, что сопровождали его и в общественный туалет, и тогда он поворачивался к ним, делая страшное лицо и шагнув вперёд — навстречу толпе, и громко рычал, раскидывая при этом свои громадные руки. Толпа в ужасе убегала, а он грустно улыбался, смущаясь произведённым эффектом. Но ни разу — он не позволил себе эти «шутки» по отношению к детям. С ними он был ласков и присев на корточки и осторожно, взяв кого — то из них на руки и, подняв высоко вверх, он — по – доброму им объяснял, что нельзя проявлять такое беспардонное любопытство — ведь он такой же человек, как и они. И они, смущённо улыбаясь, довольные друг другом расходились, а потом мальчик или девочка, которых он поднимал на руках, ещё долго вспоминали, как их держал на руках сам Вася Великан. Потом Вася заболел сахарным диабетом и уже не мог выступать на соревнованиях. Но продолжал приходить на тренировки сборной команды «Буревестник» и занимался по индивидуальной программе.  Он выходил на площадку в тренировочном костюме и, подойдя к корзине, левой рукой зажимал сетку снизу, поджидал — когда два мяча оказывались в корзине, брал их в руки и, отойдя за линию трёх очковых, бросал мячи в корзину, попадая четыре раза из пяти. Двигался он медленно — уже болели ноги, в своих, сшитых на заказ спортивных туфлях — 58 размера. Но я-то помнил, как они с Арменом Алачачаном (диспетчером – распасовщиком команды, ростом всего 165 -175см.) творили на площадке чудеса скорости и маневренности, заканчивающимися броском Васи сверху двумя руками в корзину соперников.  В то время ещё никто в советском баскетболе этого не умел делать, как не умели и давать пас через всю площадку.
Накануне Олимпиады 1952 года в Хельсинки Лаврентий Берия поставил условием участия Ахтаева в сборной команде страны — смену имени и национальности. Вася — отказался. В 1954 году он всё – таки был включён в сборную СССР, но так и не сыграл за неё ни одного матча, — не успел – заболел сахарным диабетом.
И вот однажды я, идя мимо баскетбольной площадки после игры на корте увидел Васю, сидящего на скамейке —  в алее парка и курившего свои четыре папиросы. Вид у него был усталый и грустный, неподалёку стояла группа любопытных зевак, и я решился подойти к нему, поздоровался и попросил разрешения присесть на его скамейку, он подозрительно, как мне показалось, посмотрел на меня и разрешил. Увидел у меня чехол с двумя теннисными ракетками, попросил дать посмотреть одну из них. Ракетка для большого тенниса в его огромных руках выглядела как игрушка или как ракетка для бадминтона, он покрутил её, имитируя удары — слева и справа и, как-то грустно, произнёс:
— «А я давно мечтал научиться играть в большой теннис, но не нашлось человека, который бы пригласил меня на корт и научил азам этой игры, хотя до баскетбола я занимался многими видами лёгкой атлетики и даже борьбой. Но в теннисе нужна большая рывковая старт — стопная скорость, а с моими физическими кондициями это сложно».
Я пригласил его на корт — попробовать, но он грустно сказал:
— «Уже поздно, ноги болят, и быстро бегать уже не могу. Ну, давай познакомимся, я — Вася Ахтаев, а тебя как зовут?» Я представился и сказал, что мы уже знакомились в 1947г. в ТЮЗе на спектакле и знакомила нас моя мама Снарская Евгения Николаевна, работавшая тогда заведующей педагогической частью ТЮЗа. Он был искренне удивлён и сказал, что хорошо помнит мою маму, которая водила его за кулисы и знакомила с артистами и принесла скамеечку, которой он потом пользовался, приходя на спектакли, но меня он не помнит и извинился за это. Мы посидели и поговорили с ним около — часа и я пригласил его на свою полуфинальную игру в юношеском первенстве Казахстана, которая состоится послезавтра.  Он пришел и так горячо болел за меня сидя на трибуне центрального корта, чем оживил всю зрительскую трибуну.  Эту встречу я, к огромному сожалению Васи — проиграл. Потом мы пошли на корт, к тренировочной стенке, и я показал ему — как нужно правильно держать ракетку и бить по мячу, и он попробовал сделать несколько ударов. Вася был хорошо координирован, имел отличную реакцию на мяч, но был сыроват и недостаточно быстр в движениях.
Васе выделили, первую в Алма-Ате машину «Москвич — 400» и ему пришлось её переделывать — поднять крышу, убрать переднее водительское сидение и сделать одну широкую левую дверь. Было любопытно смотреть, как он садился в неё — на заднее сидение (левое переднее сиденье было снято), иначе мешали длинные ноги и, согнувшись в три погибели, втискивался в неё, потом он купил «Победу» — ГАЗ 20, но и там ему было тесно. В связи с этим, вспоминается ещё один случай, в 1959г., в Москве проходила Спартакиада школьников Советского Союза, в которой я участвовал, играя за сборную Казахстана по большому теннису, игры проходили на кортах теннисного городка в Лужниках.
В это время в Москву впервые приехал «баскетбольный цирк — шоу» из Америки с командой «Гарлем Глобтроттерс» и мы, естественно, не смогли пропустить это событие, отправившись всей сборной на представление этих профессионалов баскетбола. Игра американских профессионалов нас просто потрясла, особенно выделялся в этой команде 13 номер — капитан команды Уилт Чемберлен (рост- 216см., вес – 125кг.) он на площадке творил чудеса дриблинга, дальних бросков и бросков в прыжке сверху в корзину двумя руками, а также попадая в корзину мячом с отскока от пола.
Через два дня, идя по площади у центрального входа на футбольное поле Лужников, после соревнований мы с Сергеем Дьяченко, нашей первой ракеткой юношеской сборной команды Казахстана, столкнулись с Чемберленом и сопровождавшим его фотокорреспондентом газеты Советский спорт. Не знаю, чем мы ему приглянулись — видимо наши выгоревшие светлые волосы и белые тенниски, которые ему были нужны для контраста- с чёрным спортсменом.  Фотографии-то были черно- белые, и фотограф остановил нас с Сергеем и спросил, как мы смотрим на то, чтобы сфотографироваться для газеты Советский спорт со знаменитым американским баскетболистом. Мы, смутившись, конечно, были не против этого, и корреспондент попросил дать Чемберлену нашу теннисную ракетку. Он взял её в огромную руку и стал ею жонглировать и крутить вокруг кисти как заправский теннисист, корреспондент был в восторге и сделал несколько снимков, спросив, по – английски Чемберлена сможет ли он по жонглировать двумя ракетками. Тот ответил: «О ‘кей!» и, взяв у нас вторую и третью ракетки, почти профессионально стал жонглировать тремя, высоко подкидывая ракетки, а мы со страхом следили, чтобы он не уронил наши «рабочие» ракетки (тогда хорошие ракетки были в большом дефиците) на асфальт. Фотограф, сделав ещё несколько снимков жонглера — Чемберлена, вдруг вспомнил о своей задумке снять нас вместе и сделал еще несколько снимков Чемберлена вместе с нами, когда мы обменивались рукопожатиями с ракетками в руках.
Когда фотосессия была закончена и я, набравшись храбрости, спросил Чемберлена, тоже по — английски, знает ли он советского баскетболиста Увайса Ахтаева, он ответил, что нет и спросил, чем знаменит этот баскетболист. И тут я выдал: «У Вас рост — 216см., а у Ахтаева — 236см.!» — чем вызвал у него неподдельное удивление, и он попросил фотокорреспондента найти Ахтаева и если тот согласится, он бы с удовольствием познакомился и сфотографировался с ним. Мне пришлось ответить, что Ахтаева сейчас нет в Москве он уехал из города Алма- Ата, где он жил и играл в сборной команде Казахстана по баскетболу до болезни, а теперь ему разрешили вернуться на родину в город Грозный, где он работает тренером. Корреспондент сообразил, что продолжать разговор опасно — ещё не много и придётся рассказывать американцу историю депортации чеченского народа с Кавказа в Сибирь и Среднюю Азию в 1944г. И он, сославшись на нехватку времени — быстро увёл американца от нас, пообещав американцу, записать ему — потом имя, фамилию и адрес нашего великана — баскетболиста, в чём я очень сомневаюсь, видя какой испуг вызвала у него эта тема.
Тогда же я встретил в Москве и одну из самых высоких баскетболисток мира — Равилю Салимову, игравшую за сборную Узбекистана.
Однажды я ехал на метро в Лужники на тренировку сборной Казахстана по большому теннису и, войдя в вагон, увидел необычную картину.  Все пассажиры – мужчины столпились в противоположном конце вагона и, как мне показалось, смотрят в мою сторону. Я осмотрел себя, не зная, чем они заинтересовались в моём виде, и вдруг, откуда- то сверху, раздался знакомый голос:- «Вадим постой со мной рядом, а то эти московские мужики меня испугались». Я поднял голову и увидел Равилю Салимову одну из самых высоких баскетболисток мира, игравшую тогда за сборную Узбекистана (а мы спортсмены — «среднеазиаты» — соседи, всегда селились вместе и поддерживали друг друга на всех соревнованиях и конечно хорошо были знакомы). Равиля стояла, как мне показалось, упершись головой в потолок, её рост (точно не помню) за два — с гаком метра (но ниже Васи Ахтаева – 236 см.), и их народная молва даже «сосватала», но это была не правда и позже она вышла замуж и стала носить двойную фамилию – Прокопенко – Салимова. Мне было тоже неудобно с ней разговаривать, задирая — голову (при моём росте 177 см.) и я предложил ей сесть на свободное место, а сам продолжал стоять рядом, и мы как бы уровнялись. Да и, когда она сидела, входящие мужчины не так от неё «шарахались» и даже толпа мужчин в другом конце вагона подтянулась к нам.  Так мы, разговаривая с Равилёй — о спортивных делах, под изумлёнными взгядами зевак, доехали до Лужников и разошлись – я пошёл в теннисный городок, а она в баскетбольный зал.
Ещё я запомнил из детских впечатлений – высокие с ледниками горы, которые в Алма – Ате, буквально, нависают над городом с южной стороны, рыбалку на Приютских озёрах с отцом, первую рыбку, пойманную самостоятельно, мой первый выстрел из малокалиберной винтовки (ТОЗ-8) с отцовского плеча по пустой консервной банке (мне было тогда четыре с половиной года) и я её хранил, с дыркой от пули и показывал — хвастался перед сверстниками – друзьями. Так же запомнился полёт в Кустанай из Алма- Аты и обратно к дедушке и бабушке в летний отпуск (мне было тогда 2 года), летели на самолёте ЛИ- 2 и его ужасно болтало при полёте над пустыней Кызылкум и мне было плохо.  Когда самолёт снизился перед посадкой в аэропорте г. Кустаная — мне полегчало и, глядя в иллюминатор самолёта, я увидел маленькие, словно игрушечные   домики на земле. Я просил сестру и тётю Лиду, сопровождавшую нас, дать мне один домик поиграть.  Не понимая их объяснений, — что  эти домики  настоящие, а кажутся маленькими  только  из – за большой высоты,  на которой летит самолёт.   Я очень обиделся на них и плакал, потягивая ручонки к иллюминатору, чтобы достать эти домики. Потом вспоминается картина — за окном поезда, вёзшего нас из Алма — Аты в Уральск осенью 1949г., за окном бушевали степные пожары вдоль железнодорожных путей и поезд несся сквозь них, и мне было страшно.
В Алма-Ате мы жили в доме на улице Калинина, где жили люди творческих профессий и среди них Народная артистка Казахской ССР — Жамал Омарова (1912- 1976гг.) – певица (контральто очень широкого диапазона), пользовавшаяся большой любовью всех казахстанцев.  Как мне потом рассказывали родители, когда она летним утром шла на работу в оперный театр, останавливалась под нашим балконом (мы жили на втором этаже) здоровалась, разговаривала со мной  и спрашивала: как меня зовут, а мне было тогда полтора — два года, я громко отвечал, важно восседая на горшке, на балконе: «Адям Каляка Агаев (Вадим Николаевич Ангаров) и она громко хохотала, и это превратилось в своеобразный часто повторяющийся ритуал, в котором участвовали и проходившие мимо люди, узнавшие Жамал.
Я был очень любознательным ребёнком и задавал взрослым множество вопросов, которые иногда ставили их в «тупик». Например, когда отец забирал меня из детского сада, и мы с ним шли пешком домой, я обратил внимание, что Луна (а дело было зимой и темнело рано) взошедшая на небе как будто идёт за нами и задал вопрос отцу: — «Папа, а почему Луна идёт за нами, она нас видит?» Отец был в замешательстве.  Действительно, как объяснить трёхлетнему ребёнку, не знающему ни геометрии, ни астрономии, что Луна находится так далеко, что расстояние, которое мы прошли бесконечно мало по отношению к расстоянию до Луны и именно поэтому, нам кажется, что Луна движется вслед за нами. Отец, подумав, ответил мне так: — «Сынок, Луна – добрая и она освещает нам дорогу, чтобы мы не заблудились в темноте – вот она и идёт за нами! А если мы остановимся – Луна тоже остановится» Я попросил отца остановиться – Луна тоже остановилась.
Когда мы пришли домой, я увидел в окно, что Луна неподвижно стоит на месте и подумал: — «Добрая Луна ждёт, а вдруг мы опять, куда- нибудь, пойдём, и она опять пойдёт за нами, освещая нам дорогу» Тогда мне ответа отца — хватило и я успокоился — поверив ему, но, когда я подрос, мне стало ясно, что отец сказал мне неправду и я задумался над этим вопросом снова. И отец объяснил мне, что на самом деле происходит. И я, наконец, поняв объяснение отца – успокоился окончательно. И это – понять до конца – докопаться до истины, стало непреложным правилом моей жизни.
Сестра Рита (самый дорогой мне человек – после мамы) на десять лет старше меня и ей в детстве выпала не лёгкая доля быть моей нянькой, пока родители были на работе. А если учесть — что время было военное и ей родители поручали ещё и отоваривать карточки на хлеб, а для этого нужно было часа 2-3 отстоять в длиннющей очереди — состоящей из сотен людей (номера в очереди писали на ладони химическим карандашом).  Она двенадцатилетняя девчонка со мной, —  малолеткой на руках, делала это ежедневно, то можно понять — каково ей приходилось. Однажды, когда она, отлучившись на короткое время из очереди поиграть со сверстницами, у неё от пота (а время было жаркое) стерлась надпись на ладошке — номер очереди, сделанной химическим карандашом, и её не пустили назад в очередь. Случилось это, когда уже отменили карточную систему (году в1947) и стало намного хуже, хлеба на всех не хватало — и нужно было занимать очередь часов в пять — шесть утра, задолго до открытия магазина. И она рыдала, зная, что, если встать в конец очереди заново, хлеба ей наверняка не хватит, но один мужчина заступился за неё и сказал, что помнит её и даже показал, где она стояла – очередь Риты была восстановлена. Переехав в Уральск, окончив среднюю школу №2, она не поступила в первый год в Ленинградский технологический институт (знаменитая «Техноложка»)  (набрав проходные баллы, её не приняли в институл, т.к. она нуждалась в общежитии — и это решило вопрос — не в её пользу).  Она вернулась в Уральск и год, отучившись на физико-математическом факультете Уральского педагогического института, вновь уехала в Ленинград поступила уже в Ленинградский технологический институт пищевой промышленности, закончила его с отличием, получив специальность инженера – механика машин и оборудования бродильной промышленности. Ещё учась в институте, она вышла замуж за сокурсника Валерия Стекольщикова, родила ему двух прекрасных сыновей Игоря и Андрея, долго работала главным механиком Ленинградского пивоваренного завода «Вена», а потом преподавала в Ленинградском техникуме пищевой промышленности. А Валерий стал моим старшим и добрым другом на всю оставшуюся жизнь. Валерий был заядлым рыболовом и человеком, очень хорошо ладившим с маленькими детьми (он разговаривал со мной как — со взрослым). Я на себе это испытал, когда он в первый раз приехал к нам в Уральск (в качестве мужа Риты), а я, даже ещё не зная его, –  ревновал его к любимой сестре (мне было тогда 8 или 9 лет). И он в короткое время так сумел войти в мою жизнь, что я даже «пустил слезу» при его с Ритой отъезде и потом часто вспоминал наши совместные рыбалки и его интересные рассказы о геологоразведочных экспедициях в Сибирь.
Рита и Валерий всегда учились хорошо и получали в институте повышенную стипендию, что было хорошим подспорьем в начале самостоятельной жизни, в то нелёгкое время. И многие студенты, не дотягивая до очередной стипендии, шли на вокзал и по ночам работали на разгрузке вагонов, подрабатывая таким образом. Или питались в студенческой столовой хлебом, который всегда стоял на столах, за который не нужно было платить и сладким чаем, стоящим в больших кипятильниках и тоже бесплатно.
В Алма- Ате выяснилось, что у мамы больное сердце (гипертония) и врачи настоятельно рекомендовали ей сменить место жительство, переехать из горной местности (Алма- Ата расположена на высоте 1500м. над уровнем моря) куда – ни будь на равнину, у неё был порок сердца и развивалась гипертоническая болезнь.
Он был на десять лет моложе отца, но крепко дружили и тепло относились друг к другу до самой смерти.
Дружба отца с Борисом Соломоновичем Абрамовичем (которого отец ласково называл – Божечка) начавшаяся в Алма –Атинском ТЮЗе, который они вмести с Н.И. Сац создавали, продолжалась и когда отец уже уехал из Алма- Аты и работал в Уральском театре русской драмы. И когда в пятидесятых годах Абрамоаич ушёл (или его ушли) из ТЮЗа и остался без работы отец пригласил его в Уральск поработать актёром и администратором (по совместительству, т.к. ему эта работа была знакома ещё по ТЮЗу) в драмтеатре, где он был директором и актёром. Борис Соломонович приехавший в Уральск без семьи первое время, пока решался вопрос о выделении комнаты в общежитии, жил у нас, и я имел возможность познакомиться с ним поближе. Это бы уже лысеющий человек с очень мягким характером, но строгими принципами, которые он умел жестко отстаивать и очень справедливый. Он очень хорошо относился ко мне и разговаривал со мной 10 – 12 летним пацаном как со взрослым человеком не поучая меня, а своим примером показывая, как нужно поступать в том или ином случае. Он часто говорил мне:
— «Вадим, когда тебе придётся решать, как поступить с твоим товарищем – подумай, а как бы ты отнёсся, если бы он поступил так по отношению к тебе.» Это, конечно подкупало меня — отрока, и мы быстро подружились. Вмести ходили на Урал купаться и даже выезжали вместе с отцом на охоту, хотя душа дяди Бори протестовала против «убийства птичек» (как он любил повторять). Он не был ханжой, а просто не лежала его душа к охоте, и я не помню, чтобы он, когда – нибудь стрелял из ружья, хотя и был, когда – то воевавшим на фронтах с гитлеровской Германией и на Дальнем Востоке с японцами офицером и конечно умел и стрелять, и обращаться с оружием. Но выезжать с нами на охоту любил и общение с природой отвлекало его от грустных мыслей об оставленной в Алма – Ате жене и главное о сыне Александре. Я не знал почему они не приехали с ним в Уральск, и отец запретил мне вести с дядей Борей разговоры на эту больную для него тему. Дядя Боря проработал в Уральске около года и вернулся в Алма – Ату, где его пригласили на работу директором Дома работников искусств, и там он женился на Евгении Ивановне Васильковой (с которой был знаком по совместной работе в ТЮЗе с 1947 года), и они прожили долгую счастливую жизнь. Я и отец приезжая в Алма – Ату (он в командировки и на съёмки фильма «Шквал», а я на соревнования по теннису) обязательно встречались с Борисом Соломоновичем и Евгенией Ивановной. А переехав во Фрунзе он навещал нас дома. Последний раз мы с отцом приезжали к ним в Алма – Ату в 1986 году на своей машине и гостили у них три дня.  Потом в1990 году со смертью отца (он не был на его похоронах – очень болел и переживал эту тяжёлую утрату) наши встречи прекратились (я переехал в Россию), но мы изредка созванивались по телефону, и он всегда радовался моим успехам. Он ушёл из жизни в 2013 году и эпиграф к его книге:
— «…Не нужно отличий,
Чинов и почёта не нужно,
Хочу сознавать лишь,
Что прожил на свете не зря.»
— было его девизом всей его жизни. И все, кто его знал говорят: — «Светлая память Вам – Борис Соломонович!»
Таруса, 2015 г.